Победа или позор?
Алексей Фёдоров01.12.2014
Советско-финская война 1939–1940-х годов, некогда «неизвестная», в России девяностых — «бесславная», на Западе — «агрессия тоталитарной державы против демократической страны, которая вопреки всему смогла победить». Именно так финны воспринимают своё поражение. Для них «зимняя война» стала духовной победой. Впрочем, в России тоже почти без вариантов: победу приравнивают к национальному позору. Почему?
Европа конца 1930-х годов: Германия превращается в сильного игрока, ей почти открыто подыгрывают «демократические» Франция и Великобритания, которые «подарили» немцам Саар, Австрию и Судеты, закрыли глаза на создание вермахта и прочую нетолерантность. Правда, в 1939 году Германия обманула покровителей-умиротворителей и вышла за рамки дозволенного ими: разделалась с Чехословакией и напала на Польшу. Галлы и британцы объявили немцам войну, но никто из них воевать не спешит. Всем понятно: война скоро доберётся до СССР.
В конце тридцатых годов Советский Союз особой силой не отличался. Несмотря на успешную модернизацию, обернувшуюся тысячами новых заводов и экономической самостоятельностью, вооружённые силы были слабы. Чтобы построить современную промышленность, пришлось долго экономить на армии. До 1939 года её численность едва дотягивала до полутора миллионов, вооружение оставалось устаревшим, а приличного боевого опыта не было. Дошло до того, что Япония, чьи сухопутные войска тоже не считались образцовыми, дважды напала, проверяя нашу боеспособность. И только когда на Западе буквально запахло порохом, все силы были брошены на укрепление обороны страны. Одним из направлений стало обеспечение безопасности границ и стратегически важных центров СССР. Среди первых — Ленинград, где производились танки, самолёты, корабли и многое другое, необходимое для войны. Добраться до него без особых проблем можно было и морем, и сушей.
Как только Германия в марте 1938 года присоединила Австрию, финны получили от советского правительства секретное предложение о военной помощи в случае нападения на них немцев. Северные соседи, двадцать лет назад получившие независимость и неудачно попытавшиеся отхватить побольше русских земель, недоверчиво отнеслись к этому шагу и отговорились нейтралитетом. Советские дипломаты сбавили обороты и попросили согласия на защиту берегов Финляндии силами Балтийского флота. Но и эта вежливая просьба осталась без ответа. Между тем осенью внешнеполитическая ситуация обострилась: Великобритания и Франция, незадолго до этого заключившая с СССР пакт о взаимопомощи, легко сдали немцам Судетскую область. К слову сказать, в этой области производилась четверть всех европейских танков и военных автомобилей. Стало очевидно, что никакие договоры о военной и прочей помощи в отношении нас западными странами выполняться не будут и для защиты Северной столицы требуется что-нибудь посущественнее бумажки. Потому строптивым соседям предложили реальный проект: построить военную базу на острове Гогланд, которая бы прикрывала от удара с моря и Хельсинки, и Ленинград. После очередного отказа запросили в аренду на тридцать лет острова в Финском заливе. Вновь отказ. В конце концов СССР попросил обменять их на свои земли. Узнавший об этом Маннергейм, командовавший тогда финской армией, посоветовал своему правительству обменять не только названные острова, но и территорию Карельского перешейка, о которой советская сторона даже не заикалась. Как военный он понимал, что вопрос безопасности в условиях начавшейся мировой войны того стоит. Но нетрудно догадаться, каким был ответ...
В марте 1939-го, когда Германия полностью оккупировала Чехословакию и нацелилась на Польшу, советская сторона сформулировала окончательный запрос: сдать в аренду на тридцать лет участок на мысе Ханко (вход в Финский залив) и обменять территорию Карельского перешейка (до линии Маннергейма) на вдвое большую территорию СССР. Показательно, что среди обозначенных пунктов наиболее важным для нас являлся именно мыс Ханко, а не перешеек. И ничего унизительного в подобных просьбах не было. Но многие историки словно забывают об этом и напирают на то, что предлагавшиеся Советским Союзом для обмена обширные, но слабозаселённые земли никакой ценности не представляли.
Но финны оказались не только упрямыми, но и неожиданно агрессивными. Редко упоминается о том, что уже весной 1939 года в Финляндии начались приготовления к войне с «назойливым» соседом. Советский Союз выставили в глазах финской общественности агрессором, мечтающим поработить маленькую страну. Стали активно закупать вооружение и новую технику, спешно достраивать линию Маннергейма, в октябре скрытно провели всеобщую мобилизацию. Сейчас трудно поверить, но финны ждали войны не только в страхе, но и в надежде победить и расширить свои владения. Их правительство планировало захватить всю Карелию и даже прилегающие к Ленинграду территории. Финны рассчитывали на военную помощь Великобритании и Франции, которые после пакта Молотова — Риббентропа заняли по отношению к СССР открыто враждебную позицию.
Если откровения финских политиков и планы финского Генштаба не убеждают кого-то в их реваншизме, стоит припомнить 1941 год. Когда финны вместе с фашистами напали на СССР, тот предпринял попытку мирно вывести их из войны. Предлагал вернуть все территории, выбитые у Финляндии в 1940 году, и даже накинуть сверху. К делу подключили американцев и англичан, которые настойчиво уговаривали финнов, угрожали им блокадой и войной. Но «викинги» из «идейных» соображений отклонили эти предложения. Хотели получить больше?
Однако вернёмся в 1939 год. Теперь вместо терпеливости СССР начал требовать без промедления согласиться на обмен территорий. Заодно к северо-западным границам стянули весьма внушительные силы. Но и тут самоуверенная Финляндия не поступилась своим, и война стала неизбежной.
Поводом для войны послужил так называемый Майнильский инцидент, когда 26 ноября группа советских военнослужащих, расположенная у границы в деревне Майнила, была обстреляна артиллерией. Считается, что это была провокация СССР. Пусть так. Можно даже сравнить это событие с Гляйвицким инцидентом, благодаря которому Германия получила формальный повод для нападения на Польшу. Только утверждать об особом коварстве и типологическом сходстве СССР с гитлеровской Германией не стоит. Потому что провокация во все времена украшала арсенал дипломатов, в том числе и демократических стран. Ведь Пёрл-Харбор, если опираться на логику событий и документы, а не голливудские фантазии, тоже подстроен: американцы намеренно подставили свой флот под удар японцев, чтобы убедить нацию в необходимости ввязаться во Вторую мировую. Но гораздо важнее, что советское руководство, наконец-то решившись на войну, слишком понадеялось на собственную армию и явно недооценило финскую.
Тридцатисемитысячная армия Суоми всего за полгода разрослась до трёхсот тысяч, из-за чего соотношение сил в начале войны было практически равным. Танков и самолётов у Красной армии было в разы больше, чем у финской, но среди густых лесов и каменистых скал это преимущество сошло на нет. Решающими факторами стали такие «мелочи», как лыжная подготовка, удобные маскхалаты, автоматическое оружие и снайперы, умение действовать малыми группами. Об этих и других «мелочах» наши полководцы не позаботились, и запланированная на две недели война затянулась, обернулась тяжёлыми потерями и досадными поражениями в декабре и начале января. Но «рюсся» оказались хорошими учениками: быстро исправили ошибки и тщательно подготовились к новому раунду. В результате февральское наступление оказалось настолько успешным, что уже через три недели финское правительство запросило мира.
Тогда, в марте 1940 года, произошло самое загадочное. Храбрые финны прекратили сопротивление в тот самый момент, когда им на выручку готовился отправиться англо-французский корпус. А Франция для пущего эффекта даже запланировала бомбардировку нефтяных промыслов Баку. Финнам оставалось продержаться всего пару недель. Только к этому времени их армия заметно поредела. Маннергейм как-то раз проговорился, что она потеряла то ли сорок процентов, то ли три четверти своего состава. Потому и пришлось просить мира, чтобы не потерять ещё больше. И данный факт позволяет прояснить ещё один принципиальный вопрос — о наших «неимоверных» потерях.
Известно, что финны потеряли убитыми, умершими и пропавшими без вести почти двадцать шесть тысяч человек, ранеными ещё сорок три тысячи. В Красной армии безвозвратные потери составили сто двадцать шесть тысяч, а санитарные — двести шестьдесят пять тысяч человек. Получается, на каждого павшего финна пришлось по пять русских. То есть победили, закидав противника шапками, простите, трупами. Ну прямо как в Великую Отечественную. Хотя нет, тогда на каждого немца пришлось по десять наших... Изредка в специальных изданиях появляются иные данные, согласно которым в той войне погибло девяносто тысяч советских и девяносто пять тысяч финских солдат. Не берусь утверждать, что это верные цифры, но что-то подсказывает, что взяты они не с потолка. Ведь недаром побеждённые упорно отмалчиваются о своих потерях, а общепринятая точка зрения слишком удачно «подтверждает» легенду о бездарности советских полководцев и солдат.
Но самое удивительное другое. Весной 1940 года Советский Союз не стал дожимать Финляндию и ограничился присоединением тех её территорий, о которых так долго просил прежде. Так, сняв шоры, можно откинуть пошлый миф о советской агрессии и увидеть, что СССР в преддверии страшной войны хотел защитить себя, а не поработить соседей. И не грех советско-финскую войну, которая позволила генералам вовремя спохватиться и исправить хотя бы часть ошибок, помянуть добрым словом.