Скажем, знаменитая фотография, запечатлевшая знамя Победы над Берлином. Дай бог один человек из ста назовёт имя автора — фотокора Евгения Халдея. А уж про корифеев более далёкого прошлого — скажем, Александра Родченко, Моисея Наппельбаума, их предшественников Ивана Барщевского, Александра Карелина и Максима Дмитриева — и толковать нечего.

Кто сейчас помнит, что тот же Барщевский родился ещё до Крымской войны, а умер после Дня Победы? Между тем в Европе имена и фотографии Хельмута Ньютона или Анри Картье-Брессона известны давно и широко.

А у нас... Нет, пожалуй, ни одного школьного учебника литературы, в котором не было бы самого что ни на есть хрестоматийного снимка Александра Ивановича Герцена — того самого, на котором он сидит со склонённой на руку головой и подогнутой ногой. Или оставшейся единственной фотографии Николая Васильевича Гоголя, сделанной в Риме, в группе художников.

Или знаменитого снимка шести писателей круга «Современника». Но где упоминание о том, что сделаны они великим новатором и великим фотолетописцем своего времени Сергеем Львовичем Левицким (1819–1898)? Снова въевшийся в гены «советский след» — после 1917 года его, «короля фотографов и фотографа королей», упоминать было весьма нежелательно.

Жил в Петербурге начала позапрошлого века большого сердца, широкой души и тугого кошелька человек — сенатор, действительный тайный советник Лев Алексеевич Яковлев. И настолько он был любвеобилен, что так и не пожелал связать себя с кем-то узами законного брака. Что вовсе не помешало ему иметь детишек вне их. Одним из них и был будущий фотограф, по странной иронии судьбы — и, как мы увидим, вполне символично — получивший фамилию одного из лучших портретистов века предыдущего и доводившийся, между прочим, двоюродным братом тому самому Александру Герцену!

Отношения Левицкого с кузеном простотой не отличались — как-то (как раз в тот момент в 1848 году Герцен прибыл в Париж «на революцию») они даже крепко рассорились, но потом помирились, и не раз Левицкий по просьбе Герцена ввозил в Россию то, чего ввозить совсем не полагалось.

Поначалу жизнь Левицкого не обещала ему ничего отличавшегося от служебного бытия подобных ему недорослей: окончил юрфак, служил по канцелярии внутренних дел. Тут, кстати, поразительно интересно сопоставить два портрета самого Левицкого. На одном — молодой румяный красавчик в том самом «голубом мундире». На другом — почтенный седовласый старец в штатском и в пенсне — мэтр во всей силе слова.

Но по характеру Левицкий больше походил на другого своего кузена, Алексея Яковлева, того самого, которого Грибоедов счёл нужным упомянуть в «Горе от ума» отчего-то под псевдонимом: «Он химик, он ботаник — князь Фёдор, мой племянник».

Левицкого влекли естественные науки, и вполне в их русле оказалась модная новинка того времени — дагеротипия. То есть фотопроцесс, основанный на использовании светочувствительной посеребрённой медной пластинки. В 1844 году, выйдя в отставку, Левицкий отправился в Париж, к самому Луи Дагеру, и немало преуспел.

В 1849 году на Промышленной выставке в Париже Шарль Шевалье получил золотую медаль за дагеротипные снимки, изготовленные с помощью его объектива, — портреты и группы, снятые Левицким.

Это была первая в истории награда не за картину или скульптуру, а именно за фотоснимки. За фотографические произведения. Да и сам Дагер признавал, что лучшее его изображение было сделано именно русским мастером. Одно было плохо: во-первых, дагеротипы невозможно было тиражировать, и каждый отпечаток был уникальным, а во-вторых, сам процесс был совсем небезопасен для здоровья.

Поэтому очень ко времени оказалось изобретение два года спустя знакомого каждому мокрого коллоидного фотопроцесса. А триумфально вернувшийся в Петербург Левицкий вполне определился со своей специализацией — он стал снимать портреты. В том числе и высочайших особ — Левицкий снимал четыре (!) поколения семьи Романовых. Одним из первых был снимок императора Николая I и императрицы Александры Фёдоровны — он сохранился только в литографированном виде.

Снимал Левицкий, кстати, не напрасно — последние российские император и императрица были, как говорят современные специалисты, первоклассными фотографами. Интересно, вспоминал ли он при встречах с ними о том, что у них был общий предок — боярин Андрей Кобыла? И снимал Левицкий не только безмятежный быт царской семьи в роскошных интерьерах: именно Левицкому «понесчастливилось» снять погибшего от бомбы террориста Александра II на смертном одре...

Заведение, располагавшееся на месте нынешнего Дома Зингера (бывший Дом книги), быстро вошло в моду. Ещё бы — со временем его производительность достигла полутора тысяч фотографий в день! Именно в ту пору был сделан знаменитый снимок шести маститых писателей: Тургенев, Гончаров, Островский, Григорович, Дружинин. И совсем молодой, безбородый ещё Лев Толстой...

Левицкому многие завидовали — вот, мол, умеет втереться без мыла в доверие к высочайшим особам. Любопытно, кстати, что даже в пору не слишком тёплых отношений России с Францией (после Крымской войны) Левицкий стал собственным фотографом Его Императорского Величества Наполеона III...

Правда, после 1865 года, когда, по легенде, у Левицкого состоялся разговор наедине с императрицей Марией Александровной, он полностью перенёс свою деятельность в Россию.

Но главный секрет Левицкого состоял не только в навыках куртуазного обхождения с сильными мира сего. У него было поразительное, мало кому из современников свойственное умение не только следить за последними техническими новинками, не только применять их в собственном творчестве, но и идти дальше. Много дальше. Конечно, человечество не знает имени изобретателя, скажем, колеса. Но имя изобретателя многих вещей давно привычных, без которых в фотографии сегодня попросту не обойтись, известно — это именно Сергей Левицкий.

Например, именно он первым применил меха от гармошки в конструкции фотоаппарата — это позволило заметно улучшить процесс наводки на резкость. Именно Левицкий изобрёл известный ныне каждому фотоколлаж: например, стал изображать на одной фотографии человека в разных позах.

Одним из первых «героев жанра» стал опять-таки беспокойный кузен Левицкого (известная фотография «Герцен против Герцена»). Ретушь негативов — тоже «ноу-хау» Левицкого. Наконец, именно он впервые применил электрическое освещение, тот самый «русский свет» для съёмки в фотостудии. «Сколько нам известно, это новое применение электрического света не было ещё никогда испытано, — скромно писал о нём Левицкий. — Оно составляет новость, которая по своей простоте и практичности будет принята фотографами».

Левицкий передал своё процветавшее дело детям, которые, как это нередко бывает, дарованиями отца, увы, не обладали. Не прошло и пятнадцати лет после его смерти, как фирма обанкротилась. Наследник, Лев Сергеевич Левицкий, умер незадолго до начала Первой мировой. А шесть тысяч драгоценных негативов, на которых были запечатлены, без преувеличения, лучшие люди России, частью были просто уничтожены, частью разошлись по частным коллекциям, где они изредка и «всплывают» до сих пор.

Новые «хозяева жизни» почему-то особенно жестоко мстили именно фотографам. Цветная фотография, как известно, была изобретена в начале прошлого века замечательным мастером Сергеем Прокудиным-Горским. В России после 1917 года не было обнаружено ни единой его работы, и легко представить, какова была бы судьба его наследия, не попади оно в годы русской смуты в славянский отдел Библиотеки конгресса в Вашингтоне. Вероятно, с ней поступили бы так же, как с почти сотней тысяч (!) стеклянных негативов великого русского фотографа Максима Дмитриева — их употребили на возведение огуречных теплиц для «нижегородского пролетариата»...

А Левицкий? Сегодня о нём напоминает только небольшой уголок в питерском Музее печати на набережной реки Мойки, 32, — там когда-то располагалось одно из его ателье. Интересы создающейся в России Национальной портретной галереи на фотографии, похоже, не распространяются.

И одно лишь настраивает на оптимистический лад: в последнее время в Северной столице — в отличие от Первопрестольной! — всё чаще улицы называются в честь лучших людей отечественной культуры: появились улица Даниила Хармса, проспект Маршака, площадь Братьев Стругацких, бульвар Корнея Чуковского... Может, и до «короля фотографов и фотографа королей» дело дойдёт?