Прямо пойдёшь — к недавно восстановленной кирхе Петра и Павла подойдёшь. Вправо пойдёшь — упрёшься в упомянутое ещё Пушкиным в восьмой главе Онегина здание («Архивны юноши толпою На Таню чопорно глядят») того самого архива. Чуть дальше — дивная барочная игрушка — церковь Троицы в Хохлах с миниатюрной колоколенкой. Совсем недалеко от неё — весьма известные в столичном фольклоре «палаты гетмана Мазепы». Рядом и достопамятности иного рода — скажем, бывшее здание очень известного в советские времена «дома, где разбиваются сердца» — ОВИРа в Колпачном, где выдавали (а чаще — не выдавали) визы на ПМЖ за рубежом.

Помните, у Высоцкого: «Мишке там сказали „нет“, ну а мне — „пожалуйста“»?

Но истинное сердце этой самой страны — Иоанно-Предтеченский ставропигиальный женский монастырь. В московском просторечии — просто Ивановский. Беспристрастная строка церковной истории гласит, что существующий ныне комплекс монастырских зданий был освящён ровно 135 лет назад, 19 октября 1879 года.

Строка, правда, оставляет за скобками всю предыдущую историю одной из старейших московских обителей, о «корнях» которой до сих пор спорят историки. Не подлежит сомнению только одно: Ивановскую горку, один из семи легендарных холмов Москвы, великие московские князья облюбовали под свои резиденции, своего рода дачную местность, во времена очень давние — уж больно место красивое.

Даже сегодня, в пору каменных джунглей. А уж в каком-нибудь пятнадцатом веке, когда отсюда открывался поистине царский (или великокняжеский — как кому больше нравится) вид на излучину Москвы-реки... А где резиденции — там и с подобающим статусом обитель.

Одни историки предполагают, что монастырь был основан при Иване III, другие почему-то вполне определённо — хотя и абсолютно безосновательно — говорят о 1540 годе. Молва — и московская не исключение — обожает связывать древние стены с биографиями известных злодеев.

Так и тут: говорят, что в день освящения первого собора монастыря Елена Глинская родила сына. И будто бы была в тот день страшная гроза, отчего родившийся мальчик и стал со временем... правильно, Иваном Грозным. А монастырский устав стал со временем отличаться особой строгостью.

Строгость отчасти понятна. Ивановский монастырь по мере разрастания Москвы стал всё чаще использоваться как узилище для в той или иной степени провинившихся женщин из царского дома. Список «сиделиц» впечатляет: царица Мария Петровна — жена Василия Шуйского; Пелагея — вторая жена царевича Иоанна, старшего сына Ивана Грозного; старица Таисия, участница заговора против того же Василия Шуйского. В общем, было что скрывать, и совсем не удивительно, что именно сюда в 1768 году водворили печально знаменитую Салтычиху.

Дарья Николаевна Салтыкова, девушка поистине вулканического темперамента и богатырского сложения, излишками интеллекта обременена не была, грамоты не знала и, вполне возможно, не оставила бы столь жуткого следа в отечественной истории, не овдовей она в цветущие 24 года. Но неудовлетворённые аппетиты, видимо, пробудили в юной вдове и просто-таки неукротимые садистские наклонности.

В числе жертв Салтычихи, между прочим, запросто мог оказаться и родной дед Фёдора Ивановича Тютчева Иван — он, очень видный собою мужчина, попался «кровавой вдове» на глаза, когда занимался землемерными работами неподалёку от теплостанской усадьбы Салтыковой. Быстро разобравшись в том, что собой представляет пылкая вдовушка, Тютчев предпочёл сбежать к девице Панютиной — будущей бабушке поэта. Но он плохо знал характер свой бывшей возлюбленной — не раз пыталась она руками своих крепостных попросту взорвать «изменщика» вместе с его новой пассией.

Сейчас в Интернете можно прочесть немало весьма глубокомысленных и обоснованных диагнозов, поставленных Салтычихе. Психиатрам проще — не их самих и не их ближних били до смерти поленьями по голове и обваривали кипятком. И можно только дивиться, как двум дворовым людям Салтыковой удалось вручить петицию о её зверствах непосредственно в руки новой императрицы Екатерины.

И колесо Фемиды завертелось. Юристы за шесть лет расследования сочли доказанными 38 случаев «законнопреступных страстей» (а проще — убийств), совершённых Салтыковой, оставив без внимания леденящие душу рассказы о том, как она лакомилась свежеизжаренными грудями молодых девушек.

Салтычиху приговорили к смертной казни, в последний момент заменённой пожизненным заключением в подземной тюрьме Ивановского монастыря. Перед заключением её поставили к позорному столбу с табличкой на груди — «мучительница и душегубица». Любопытно, что в булгаковском списке «почётных гостей» великого бала у сатаны из «Мастера и Маргариты» Салтычихи, в отличие от многих иных великих злодеек, нет — видимо, даже князь тьмы брезговал общением с ней...

Пожизненное заключение Салтычихи закончилось в 1801-м: её «страсти роковые» успокоились в объятиях её же собственного стража, от которого она прижила ребёночка. И только чудом уцелевшее надгробие на Донском кладбище напоминает сегодня о ней.

На семнадцатом году заключения Салтычихи в Ивановском монастыре появилась новая узница, инокиня Досифея — женщина благородной наружности лет сорока. Хотя лица своего она никогда не скрывала, её иногда называют «русской Железной маской» — видимо, от невозможности точно узнать, кем же она была на самом деле.

Московский купец Филипп Шепелев вспоминал, что узница сохраняла «черты прежней красоты; её приёмы и обращение обнаруживали благородство её происхождения и образованность». Режим содержания был строгим: из всех насельниц Досифея допускала к себе лишь одну монахиню, «кроме неё, только игумению да своего духовника и не выходила никуда, даже в общую монастырскую церковь».

Посещала она только надвратный храм Казанской иконы Пресвятой Богородицы, «и то в сопровождении приставленной к ней старицы. Тогда церковные двери запирались изнутри, чтобы никто не мог войти... К окошкам её, задёрнутым занавесками, иногда любопытство и молва привлекали народ, но штатный служитель, заступавший место караульного, отгонял любопытных», — пишет московский историк И. М. Снегирёв. На содержание её отпускалась немалая сумма из казначейства, и то, что в монастырских документах она не упоминается, доказывает, что содержалась она на особом режиме.

Умерла Досифея незадолго до вторжения Наполеона, и на её похороны, которые прошли в фамильной усыпальнице Романовых — Новоспасском монастыре, прибыли многие члены императорской семьи. Видимо, узница, которую в миру звали Августой, действительно была дочерью императрицы Елизаветы от брака с Алексеем Разумовским. В юные годы она воспитывалась у родственников отца, в казачьем семействе Дараган, отчего для народа и стала со временем «княжной Таракановой».

Только ни в коем случае ни стоит путать с её с так и не раскрывшей своё имя самозванкой, «принцессой Владимирской», «извлечённой» из Европы Алексеем Орловым-Чесменским. «Принцесса» очень быстро умерла от чахотки в Петропавловской крепости и с узницей Ивановского монастыря не имела ничего общего. Кроме легенды.

«Во двор монастыря вели двое ворот: Святые — северные, напротив Хохловского переулка, другие выходили в Малый Ивановский переулок. Над двухарочными Святыми воротами стояла церковь Памяти Происхождения Честных Древ, с севера к ним примыкала келья настоятельницы, а с юга — сторожка. В центре двора находился собор Иоанна Предтечи с трапезной и колокольней... К юго-западному углу трапезной прислонялась одноэтажная палата тюрьмы с подвалами под трапезной и собором. Вдоль юго-западной стены монастыря протянулся длинный одноэтажный каменный корпус сестринских келий...» — так описывают прежнее устройство монастыря. Теперь его уже нет. В великий московский пожар все эти здания выгорели и впоследствии были заброшены. Через полвека руинами заинтересовалась благочестивая московская купчиха Елизавета Алексеевна Зубачёва-Мазурина, и московские власти дали разрешение на снос всех зданий бывшего монастыря.

Купчиха не поскупилась — без малого двадцать лет продолжалось строительство нового монастыря, и зодчий был не из последних — знаменитый Михаил Быковский. Который и создал прямо на макушке Ивановской горки, как справедливо пишут историки архитектуры, уголок Европы. Новый собор, как принято считать — да и сам Быковский этого не скрывал, — огромным своим куполом напоминал знаменитый собор Санта-Мария-дель-Фьоре во Флоренции.

Удивительный по красоте ансамбль составили также парные колокольни при парадном входе в монастырь и длинные обходные галереи, по которым можно было попасть во все здания обители. И...

«Монастырь туда!!!» — прервала мои прогулки по Ивановской горке, равно как и воспоминания о прошлом и будущем красноречивая табличка на стальной двери — она находится сегодня на высоченной стене между колокольнями. После 1917 года судьба монастыря была вполне типичной: он перешёл в ведение ВЧК — ОГПУ — НКВД. Сначала — концлагерь, потом — школа диверсантов, сегодня — Университет МВД РФ. Возрождение женской обители началось в начале нынешнего века, и сделано уже немало: отреставрированы колокольни, стены, возрождён собор. Удивительно красивой и очень уютной становится обретшая пешеходный статус и старинные фонари ведущая к Солянке улица Забелина.

Но по-прежнему множество уродливых построек загораживают и обзор, и доступ к одному из лучших монастырских ансамблей Москвы. При том что Министерство внутренних дел — организация совсем не бедная.

Неужели и сегодня есть что скрывать заповедной Ивановской горке?