Впервые я узнал Туву не глазами — «никогда я не был на Бий-Хеме, ты меня не спрашивай о нём», не ощупью, даже не на запах — на слух. Хотя в далёком, несознательном, но сильно увлекавшемся филателией детстве встречались изредка непривычной, ромбовидной формы марки с надписью Touva.

На пермском этническом фестивале «Камва» в переполненном здании театра оперы и балета выступал знаменитый ансамбль тувинского горлового пения «Хуун-Хуур-Ту», и в старинный, весь в позолоте зал ворвался голос «дикой» Азии, в котором слышались и завывание ветра в бескрайних южносибирских степях, и шум горных потоков, в конце двумя рукавами (Бий-Хем и Каа-Хем) сливающихся в великую реку Енисей, и «голоса» вольных и не хранимых табунов и отар... Магия пения заворожила не только присутствующих. Один из участников ансамбля рассказывал потом, как во время гастролей по США их пригласил к себе на виллу великий Фрэнк Синатра, и им пришлось провести там несколько больше времени, нежели они рассчитывали, — Синатра просил тувинцев спеть ещё и ещё, а сам повторял: «Я так петь не умею...»

И впрямь: где там европейцам да американцам, сызмальства приученным к классической — в разных смыслах — манере звуковедения, постичь секреты вокала тех, кто привык лишний раз в самом прямом смысле слова рта не разевать? Вечным кочевникам — тувинцам не до лишних слов, да и ветры и песчаные бури в тех краях свирепые...

Спросите даже первого встречного: он скажет вам, что Тува — это где-то очень-очень далеко. Спросите человека, мало-мальски сведущего в географии, и он пояснит, что Тува находится в самом что ни на есть центре Азии — что зримо и подтверждает стоящий в этой точке обелиск. А искушённый учёный растолкует, что практически со всех сторон эта страна, чуть похожая на огромный котёл, окружена горными хребтами разной высоты. Что в переводе с научного на сказочный означает: «Нет дороги ни прохожему, ни проезжему, ни пролётному». Что во многом и до сих пор верно: железных дорог в Туве по сей день нет, и добраться можно либо по одной-единственной федеральной дороге М54, либо самолётом — аэропорт, правда, в Кызыле невелик.

Одним словом, где Москва и где тот Кызыл — бывший Белоцарск? А вот он — в нескольких залах Всероссийского музея декоративно-прикладного и народного искусства. В виде столь подробной экспозиции республика в Москве ещё не появлялась. Выставка «Тува — в беге времени», как это часто водится, приурочена к большой юбилейной дате — сто лет назад, 17 апреля 1914 года, Тува (сегодняшнее официальное название — Республика Тыва) — под именем Урянхайского края Енисейской губернии — вступила под протекторат Российской империи. Есть, правда, и малый юбилей — 85 лет назад был основан Национальный музей имени Алдан Маадыр Республики Тыва. Впрочем, Виктор Чигжит — его директор — в Москве в последнее время довольно частый гость: в июне он открывал выставку Нади Рушевой (тувинки по матери), значительная часть наследия которой хранится в музее.

Рушева — персона весьма известная. А вот прочие, составившие славу Тувы, известны не в такой степени, и поэтому выставка открывается своеобразным «залом славы» тувинского народа. На почётных местах — Монгуш Буян-Бадыргы (1892–1932), основатель тувинской государственности, и Чамзы Ондар Лопсан (1857–1930), многолетний духовный лидер тувинцев. Несмотря на то, что Тува (Народная Республика Танну-Тува) с 1921 по 1944 год была формально независимым (а по сути — буферным) государством, оба они были расстреляны тамошними чекистами.

Среди прочих — замечательный тувинский актёр Максим Мунзук (1910–1999), исполнитель роли Дерсу Узала в знаменитом фильме Акиры Куросавы, прославленный кавалерист, Герой Советского Союза Тулуш Кечил-оол (1919–1945). Правда, происходивший из урянхайцев Субудэй-багатур (1176–1248), легендарный полководец Чингисхана и Батыя, в этот пантеон почему-то не попал... Зато попали известные учёные и совсем не тувинцы по крови Владимир Ермолаев (1892–1982), почти полвека отдавший Национальному музею Тувы, и Севьян Вайнштейн (1926–2008), также смолоду «запавший» на этот магнетический край.

Из их находок во многом и состоит выставка, построенная по принципу «дня»: утро — день — вечер — ночь... Любителям острых музейных ощущений на ней поживиться особо нечем: обычные вроде бы предметы быта вечных кочевников, каковыми во многом и доныне являются тувинцы. Кому-то, конечно, приглянутся предметы конской упряжи, кому-то — характерные очень высокие тувинские шапки, кому-то — предметы, которые по-тувински называются «когээржик». По-русски — глиняные фляги, невероятно разнообразные по форме и орнаменту.

Хранят в них обычно местную водку по имени «арагы», только готовят её из... молока. Для её приготовления используют специальный самогонный аппарат под названием «шууруун», который изготовляют из цельного ствола дерева с удалённой сердцевиной, закреплённый в посудине при помощи камней. После первой перегонки напиток, и вправду сильно пахнущий молоком, содержит совсем немного алкоголя (обычно не более тринадцати оборотов), но им, как и японской саке, лучше не увлекаться: голова вроде бы чистая, а вот ноги... В Туве вам охотно расскажут о том, как малость погорячился при употреблении национального напитка первый Президент России.

«Местная кухня на гастроли не ездит», — гласит французская пословица, и по отношению к тувинской это особенно верно. Есть легенда о том, что однажды персидский царь заставил пленного спартанца приготовить ему знаменитую похлёбку из бычьей крови, чечевицы и соли — редкостно противную на вкус и столь же редкостно калорийную. «Теперь я понимаю, почему вы такие отличные воины — легче умереть, чем есть эту гадость!» — сказал царь. «Для того чтобы оценить эту похлёбку, надо сначала искупаться в Эвроте (река в Спарте. — Прим. авт.)», — ответил спартанец. С тувинской кухней то же самое — чтобы оценить и аржы (сушёный творог), и курут (сушёный же молодой сыр), и боорзак (жаренные во фритюре кусочки теста: немного похоже на татарский чак-чак, но значительно меньше сахара), надо кочевать не один день где-нибудь в предгорьях Западных Саян или Алтая.

Но кочевать хорошо и удобно днём. А что делать вечером и долгой-долгой ночью, когда за порогом надёжно укрытой шкурами юрты звонкие минус сорок с чем-нибудь? Например, превращать в предмет искусства самую прозаически-утилитарную вещь, как, скажем, крючок для детской колыбели — они в большом разнообразии представлены на выставке. Или резать детям игрушки — не беда, что с деревом в тамошних степях скудновато. Благо есть симпатичный, очень мягкий в обработке и давно превратившийся в один из символов Тувы камень — агальматолит. Он же бихарит, он же восковой камень, он же жировик. Бывает самых разных цветов, но тот, что встречается в Туве, — белый или беловато-жёлтый. И — подобно исчезающему на Урале селениту — точно светится изнутри.

«Тут не захочешь, а станешь камнерезом, — сказал мне на открытии выставки Комбу Дойдулович Бижек, старый мастер, известный в Туве и как этнограф, и как писатель. — И ни в каких художественных училищах и академиях наши мастера не учились!» В маленьких резных фигурках из агальматолита — все грани тувинского быта.

Который, впрочем, может если не исчезнуть совсем, то в значительной мене потускнеть. Дело в том, что уже давным-давно ведутся разговоры о прокладке железной дороги к Кызылу. Она, конечно, облегчит сообщение центра с отдалённой территорией, но о том, что станется во время её прокладки с многочисленными кочевьями с их веками устоявшимся бытом, сегодня и подумать страшновато. Поневоле задумаешься об опыте Европейской России: например, в своё время в Суздале, Боровске и Переславле (примеров много) местные власть имущие позаботились о том, чтобы железная дорога обошла их стороной. Что и сказалось в итоге наилучшим образом на сохранении и облика городов, и их жизненного уклада — это с одной стороны. А с другой — от прогресса куда скроешься? Даже в забайкальских степях...