В детстве я жила в Казахстане. Мы редко бывали в России, но в то же время у меня никогда не было чувства, будто я живу за границей. Понятно было, что родина у нас огромная, что наша столица — Москва, родной язык — русский. Я помню, как рассматривала набранные широкой разрядкой буквы в газете: М — о — с — к — в — а — и эти буквы имели какой-то собственный вес и ценность. Помню гудок радио в утренней темноте: «Московское время — четыре часа утра» — им можно ещё три часа спать, а нам вставать, в школу! Выходишь в зиму, скрипишь по снегу валенками, круглая луна висит над соседним домом, на улице минус двадцать, Иртыш скован льдом. Надо ли говорить, что русский язык, русская языковая среда повсюду?

Столбики слов было весело учить летом перед вторым классом — мы с папой учили: бор — мел, терезе — окно, заяц — коян. А в жизни это не требовалось. Никто вокруг не говорил со мной по-казахски. Конечно, такой у нас был регион: Павлодарская область только в тридцатые годы прошлого века отошла Казахстану. Но, с другой стороны, это отражает ситуацию на территории всей огромной империи — русский везде стал своим. В Казахстане например, ещё в XIX веке солнце казахской поэзии Абай Кунанбаев (вы знаете о нём, наверное, только по «Оккупай Абай»?) призывал казахов учить русский — и до сих пор даже в самых дальних аулах на юге республики можно найти общий язык без переводчиков.

Но так не везде. Не все республики бывшей империи связаны с русским языком так тесно, как Казахстан. Для меня это было открытие. Несколько лет назад мы ехали в командировку в Узбекистан. Нам нужно было попасть в маленький посёлок на границе Узбекистана и Туркмении. В Ташкенте с русским языком проблем не было. А в глубинке всё оказалось совсем не так. Маленький посёлок, затерянный посреди степи, переходящей в пустыню. Гостеприимные бедные люди готовы угостить тебя последней лепёшкой — ты приехал издалека. Но говорить с ними на русском не получалось. Связи с Россией оборвались в этих местах. Двадцати-тридцатилетние молодые люди, мои ровесники, почти ни слова не могли сказать по-русски. Моих знаний казахского, хоть он и близок узбекскому, совсем не хватало. И тогда люди позвали аксакала, старейшину. Человек с белой бородой, семидесяти с лишним лет, оказался единственным, кто помнил русский.

Три года назад я снова попала в Узбекистан, проездом. Мой поезд шёл в Таджикистан, я делала репортаж о таджикских гастарбайтерах. Но по легкомысленности не сделала туркменскую визу. Поезд Москва — Душанбе идёт четыре дня и проходит через пять стран: Россию — Казахстан — Узбекистан — Туркменистан — снова Узбекистан — и наконец Таджикистан. Здесь железнодорожные пути отражают, насколько общим было прошлое наших стран. Две лишние границы, четыре погранконтроля, пограничники с автоматами сопровождают каждый вагон, пока состав не покинет Туркменистан, — это сегодняшние реалии. А когда дорогу строили, думали только о том, как побыстрее доехать до Душанбе. Без туркменской визы мне нельзя было оставаться в этом поезде. Но что делать? Проводники посоветовали проехать эту часть пути на такси, из города Карши в Термез, и там снова сесть в свой поезд. Они вызвали машину, и триста километров я проехала сквозь ночной Узбекистан. Многое изменилось, жить стало тяжелее, говорил таксист, цены выросли, а государство стало сильнее следить за гражданами и больше сажать в тюрьму. Чтобы понять друг друга, мы прибегали к английским и казахским словам, русского он почти не знал.

В Термезе я вернулась в свой поезд. Здесь едут домой таджикские рабочие. Рабочая вахта длится с февраля по ноябрь. Большинство этих ребят из кишлаков, некоторые не знали ни слова по-русски, когда ехали в Россию. Однако работа дала им большее, чем просто возможность содержать семью. Восемь месяцев — достаточно, чтобы заговорить на бытовом уровне. Трёх лет хватает, чтобы выучить русский без преподавателей и школ.

— Когда у меня папа два года назад заболел, у нас была с деньгами проблема, — рассказывал девятнадцатилетний парень из села под Душанбе. — Мне было шестнадцать, я был несовершеннолетний, меня брат провёз с доверенностью через границу. Мама говорила: в России как будешь работать — по-русски не знаешь, дорогу не знаешь.

Ему приходилось непросто, случалось и в подъездах ночевать, но всё же он выучил русский, получил профессию и вот уже едет домой покупать машину.

Командировка в Болгарию удивила меня тем, что люди радостно оборачиваются просто на звук русской речи.

— Вы из России? — улыбаются они.

Здесь помнят Советский Союз и более глубокие времена. Помнят, что русские солдаты спасли их от османского ига, которое продолжалось в Болгарии почти пятьсот лет. Чтят Шипку — горную вершину и перевал, где в 1877 году проходили тяжёлые сражения русско-турецкой войны, и во время боёв и изнурительной зимы 1877–1878-го погибли за болгарский народ тысячи русских солдат и офицеров. Храм-памятник Рождества Христова в городке у подножия Шипки стоит в прямом смысле на костях: в саркофагах в крипте храма хранятся останки героев той войны. Средства на него собирали всем миром, а идея памятника принадлежит Ольге Скобелевой, матери легендарного генерала Скобелева. И сегодня на улицах Софии и в маленьких городках Болгарии искренне рады слышать русскую речь.

Музейный работник Деница Димитрова живёт в небольшом городке, она подтверждает:

В Нью-Йорке постоянно слышишь русскую речь: пока стоишь на красный свет, переходя Бродвей, пока разбираешься в незнакомых лекарствах в аптеке.

Как-то я запуталась в нью-йоркском метро — там по одним рельсам идёт несколько маршрутов — случайно села в экспресс и уехала куда-то на окраину. Выхожу на платформу — ночь, пустота и непонятно, где рельсы в обратную сторону! В конце платформы стоят двое мужчин. От неожиданности весь английский язык выскочил у меня из головы. Собирая разбегающиеся английские слова, подхожу к ним, чтобы спросить, где поезд в обратную сторону. Они оказываются украинскими строителями, они говорят по-русски!

Беда, что происходит сейчас между русскими и украинцами. Но даже здесь есть надежда. Люди на Западной Украине прекрасно понимают русский.

— Оттого что люди не молятся, — на чистом русском отвечает пожилая женщина в румынском селе.

Так же и мы — прекрасно понимаем украинский.

— А что, Запад и Восток не понимают друг друга? — спрашиваю пожилую молдаванку в украинском селе.

Что бы ни говорили политики, мы понимаем друг друга. И у наших языков, и у наших народов есть надежда.

Сегодня отмечается День европейских языков. Давайте начнём учить новый язык в этот день. Рано или поздно мы снова научимся понимать друг друга.