Григорий Александрович заметно отличался от многих современников. И ростом вышел (185 см), и умом обладал весьма развитым (поступив в 1755 году в Московский университет, вскоре за успехи был удостоен золотой медали), и в фаворитах Екатерины Великой ходил дольше других, став её тайным мужем. А ещё поговаривали, что с ним случались редкостные приступы хандры, по-нынешнему депрессии. Бывало, неделями не мылся, не чесался, почти не ел, никого видеть не хотел и от великой тоски всерьёз подумывал уйти в монахи. Неслыханный счастливчик, из безвестных смоленских дворян ставший вторым человеком в империи, осыпан чинами и деньгами и ещё о чём-то печалится?! Трудно было в это поверить тогда, и, наверное, нелегко поверить сегодня. Но Потёмкин, как большой души человек, действительно тосковал... по большому делу. И оно для него нашлось.

В 1774 году завершилась русско-турецкая война. Россия получила огромные территории от Северного Кавказа до реки Буг и заодно добилась независимости Крыма, своего извечного противника, от Турции. Только была одна загвоздка: всё это были земли степные, малонаселённые, и проку от них было мало. Ни припасов, ни дорог, ни городов и портов, без которых Чёрное море никак не удержать. Поэтому-то на высшем уровне без промедления решили осваивать новый край, новую Россию, и дело это поручили только что «отставленному» от императрицы, но на всю жизнь оставшемуся в её сердце Потёмкину. И тот принялся за дело с радостью и энергией, совершенно непонятной для столичных вельмож.

Оживить веками пустовавшее Дикое Поле и превратить в благодатный край могли только люди. Но привлечь их в неприветливый край, безводный, безлесый, частенько поражаемый чумой и холерой, оказалось весьма трудной задачей. Потёмкин приглашал всех желающих, обещая каждому переселенцу не только огромные наделы земли в шестьдесят гектаров, но и освобождение от податей и налогов на шесть-шестнадцать лет, ссуды на обустройство, помощь материалами, которые приходилось доставлять за тысячу километров. Чтобы дело шло бойчее, для вербовки людей были набраны агенты, которые за каждого нового переселенца получали «премию». Ради государственного интереса всемогущий Потёмкин даже покусился на святая святых: распорядился беглых крестьян, прибывших на новые земли, не возвращать их помещикам. И дело пошло. Болгары, молдаване и греки, бежавшие из Османской империи, армяне из Крыма, немцы из южно-германских земель, русские из числа крестьян и горожан Центральной и Северной России, отставные солдаты освоились в степи. За двадцать лет население здесь выросло в четыре раза и достигло 820 тысяч человек (всё население империи составляло 41 миллион человек). А вместе с людьми быстро поднялось и хозяйство: уже в 1790-е годы край превратился в экспортёра пшеницы и пшеничной муки, а в последующем вообще стал житницей страны.

Не забывал Потёмкин и о городах, принявшись основывать их там, где, как казалось скептикам, им не суждено было вырасти. Самым важным из них оказался Херсон, заложенный князем в 1778 году. В ту пору он стал главной базой строившегося Черноморского флота и портом, связывавшим Россию со странами Средиземноморья. Одновременно с Херсоном на реке Кильчени был основан Екатеринослав, призванный закрепить славу императрицы в освоении края. Правда, вскоре место, выбранное для города, признали неудачным, и Потёмкин, умевший признавать и исправлять свои ошибки, перенёс его на многоводный Днепр. Предполагалось, что град, славящий государыню, станет промышленным и научным центром, но Потёмкин, несмотря на неуёмную энергию и безграничные возможности, эту задумку воплотить не успел. Этому помешала не только смерть, но и обилие других «детей», рождённых в те годы: Никополь, Павлоград, Николаев, Симферополь...

Деятельность Потёмкина по освоению Новороссии и присоединённого в 1782 году Крыма была столь успешной, что он решился пригласить сюда саму Екатерину II. Эта знаменитая длившаяся почти полгода поездка на юг вовсе не была никчёмной блажью правительницы и её любимца, обошедшейся стране в кругленькую сумму — несколько миллионов рублей (на образование и здравоохранение ежегодно отпускалось чуть более миллиона). Екатерину II сопровождали послы всех европейских держав и, самое важное, австрийский император Иосиф II. Близилась новая война с Турцией, недовольной усилением России на Чёрном море. Требовалось продемонстрировать и заклятым друзьям — англичанам, французам, шведам, — и возможным союзникам, среди которых как раз числилась Австрия, русскую мощь и решимость отстоять море, Крым и Новороссию. Одних следовало убедить не мешать, а других — помочь. Поэтому-то Потёмкин постарался на славу: в каждом городе и городке, в каждой деревне путешественников встречали пышно, ярко и всегда по-новому. Все поселения были настоящие, но их украшения настолько поражали своим богатством, что скептичные европейские послы сочли всё за декорацию и запустили миф о потёмкинских деревнях. Миф пришёлся по душе многим, особенно тем, кто ненавидел слишком удачливого Потёмкина. Но неожиданно сослужил России хорошую службу: Турция, прежде опасавшаяся нападать, поверив байкам о слабости северного соседа, объявила войну. 

Война 1787–1791 годов стала свидетельством русского превосходства над турками буквально во всём. Хорошо подготовленная армия, способная пройти за сутки сто километров, била противника, превосходящего её числом в пять-десять раз. Молодой, вчера построенный и едва снаряжённый флот не давал туркам спуску. Румянцев, Репнин, Суворов и Ушаков стали для неприятеля страшнее самого шайтана. И поразительные русские победы: Очаков, Фокшаны, Рымник, Измаил, Тендра, Калиакрия... Это мы хорошо помним со школьной скамьи. Только вот отцом этих достижений, без всякого преувеличения, был почти не бывавший на полях сражений Потёмкин.

Григорию Александровичу тогда пришлось стать главнокомандующим русскими войсками. У него был военный опыт, и в своё время командиром он был лихим. Только вот командовать полком и всей армией — не одно и то же. Поэтому светлейший князь, ударившийся было в свою безграничную хандру, вскоре доверил проведение военных операций несомненным талантам, прежде всего Суворову и Ушакову. Те были людьми непростыми: первого считали неисправимым чудаком, а второго за строгость и вспыльчивость прозвали «медведем» и «лапотным дворянином». Но терпеливому Потёмкину удалось подобрать к ним ключики, а заодно сглаживать углы в их взаимоотношениях с подчинёнными, тоже не лишёнными таланта. Однако считать его «душкой» не стоит. К подчинённым своим, особенно из числа военных, он был весьма строг, даже если они приходились ему родственниками. Известно, что Григорий Александрович крепко осерчал на любимого племянника, который в разгар войны на целую неделю задержался в отпуске. Только вмешательство всей родни и самой Екатерины II упасло молодого человека от наказания. А был им Николай Раевский, позднее прославившийся как герой Бородинского сражения и наместник Кавказа.

В военном деле Потёмкин оказался новатором. Ещё до войны он усилил ударную мощь русской армии — гренадёрские полки — и начал создавать егерские, особые стрелковые части, которые только-только стали появляться тогда в лучших армиях Европы. Именно он первым высказал соображения о тактике, которые превратятся в известную суворовскую «Науку побеждать». И он же отладил систему снабжения, отрегулировал логистику, без которой не то что побеждать, воевать невозможно. Но самое главное и неожиданное — то, что он позаботился и о солдатах: отменил узкие и тесные мундиры, заменив их удобными шароварами, куртками и сапогами, изгнал из солдатского быта ненужные парики и косички. Именно Потёмкин произнёс знаменитое: «Туалет солдатский должен быть таков... что встал — и готов! У них камердинеров нет». И благодаря этому удалось не только сократить расходы на обмундирование, но и потери солдат, поскольку значительная их часть в ту эпоху проистекала как раз от отсутствия гигиены и санитарии. Кстати, борясь за солдатские жизни, Потёмкин не чурался лично обходить лагеря и госпиталя, делал это ежедневно, не усматривая в том никакого героизма. В отличие от Наполеона, который прославился тем, что однажды побывал в палатке чумных, чтобы добиться популярности у сникших в египетской пустыне солдат.

И всё же главным залогом той победы оказалась не армия, а внешняя политика и разведка. Дипломатией в ту пору ведали сама Екатерина II, Панин и Безбородко. Но на черноморском направлении главную роль всё же играл Потёмкин. Здесь ему удалось создать разветвлённую сеть тайных агентов, которые регулярно доставляли ему самые точные сведения о состоянии дел в турецкой армии, о планах двора, о турецкой дипломатии. Впрочем, одной лишь Турцией князь Таврический не ограничивался. Свои люди у него имелись при дворах всех европейских монархов, что позволяло ему и быть в курсе всех событий, и влиять на внешнюю политику как весьма неустойчивых союзников, так и непримиримых врагов. Чуть ли не ежедневно Потёмкин направлял в Вену, Берлин, Париж и Лондон слуг с какой-нибудь странной просьбой: купить старинное ожерелье, разузнать о новинках в живописи, справиться о здоровье баронессы Д. или же пригласить к себе какого-то Моцарта... И придворные шутники, острившие по поводу расточительности и самодурства временщика, едва ли догадывались, что таким способом он поддерживал связь с агентами. И в конце войны эта отлаженная система сослужила хорошую службу нашей стране. Мало кто знает, что тогда опасавшаяся усиления русских Великобритания и жаждавшая реванша Швеция уговорились нанести совместный удар по России и тем самым спасти от полного разгрома Турцию. Из Лондона в Петербург уже отправился посланник с депешей об объявлении войны. Но резкое, недипломатическое заявление Потёмкина английским послам вкупе с умелым воздействием на политические страсти в английском парламенте предотвратили угрозу большой войны. И оставшаяся без поддержки Турция наконец-то запросила мира.

Потёмкин не дожил до победного окончания войны. Он умер в дороге, в степи, перед самой смертью попросив: «Выньте меня из коляски: я хочу умереть на поле!» В сущности, свою жизнь он провёл в бесконечных разъездах, занимаясь главным своим делом и не обретя постоянного пристанища. Хотя дворцов у него хватало. Большим и по-настоящему родным домом для него стала Новороссия. Поэтому-то Екатерина II распорядилась похоронить его не поближе к себе, в Северной столице, и не на малой его родине, в селе Чижово, рядом с отцом и матерью, а в основанном им на берегу уже русского Чёрного моря Херсоне.